понедельник, 31 января 2011
Цикл "Живи".А знаешь, там не страшно
А знаешь, там не страшно
А знаешь, там не страшно,
Я думаю не страшно –
Ну как быть может страшно
в стране наших снов?
Д.Майданов «Оранжевое солнце»
Летним ранним утром меж маленьких ветхих, деревянных домиков Богом забытой деревеньки, уютно расположившейся на горном плато, не спеша шла девушка. Игривый лёгкий ветер трепал тонкую ткань её белого сарафана и длинные тёмные волосы. Она шла медленно, внимательно и с жадностью осматриваясь, будто старалась не упустить ни малейшей детали чудесного пейзажа, простиравшегося вокруг, и запечатлеть его в памяти (или вспомнить?). Солнце тем временем поднималось выше и грело всё сильней. Выйдя за пределы деревеньки, девушка окинула взглядом пространство, которое открылось её взору, и замерла…ничего более прекрасного она в жизни не видела.
Впереди она заметила узкую тропинку, плавно ведущую наверх – в горы, и она, не раздумывая, направилась туда. Дорожка была обрамлена высокой ярко-зелёной травой с остатками утренней росы, а по краям по всей ширине холмов пестрели цветы всех оттенков радуги. Далия (так звали девушку) отметила, что ни капельки мир не изменился за последнее время. Она дышала глубоко, с наслаждением вдыхая полной грудью волшебный цветочно-травяной коктейль ароматов. А какая тишина была кругом! Какое спокойствие и безмятежность! Лишь изредка раздавался далёкий и пронзительный крик орла, вольно парящего над пиками скал или пение цикад. Небо было на редкость чистым, только лёгкие, дымчатые обрывки полупрозрачных перистых облаков кое-где оттеняли его голубую лазурь. Солнце, стряхнув уже полностью свою сонливость, грело на совесть. Из-за такого ослепительного света, было сложно даже высоко поднять голову. А Далия всё шла – выше, выше, выше…
Она поднялась почти на самую вершину, остановилась на пологом склоне, полянке, с которой открывался чудесный вид на гладкое, как стекло, синее горное озеро в обрамлении разноцветного ковра. Чуть подёрнутые дымкой возвышались вдалеке заснеженные пики скал, бесконечная гряда их, простирающаяся до самого горизонта, и крошечные чёрные точки у подножья – деревенька, откуда пришла девушка.
Удивительно, но по пути сюда она не встретила никого, кроме, разве что молодого юноши-пастуха. Она заметила его, когда он гнал своих коз наверх к лучшим пастбищам. Это был высокий, худощавый, светловолосый парень, лет восемнадцати от роду, с вечно блуждающим и мечтательным выражением больших серых глаз на круглом лице. Он, в потрёпанной одежде – грязно-белой рубашке не по размеру, широких штанах из грубого сукна и маленькой круглой шляпе, прикрывающей голову от палящего солнца, со своей неизменной свирелью в одной руке и тонкой хворостиной в другой – уныло плёлся вслед за стадом, покрикивая на разбредающихся коз и внимательно наблюдая, чтобы никто не отстал или не сорвался вниз.
Девушка была удивлена столь странным поворотом событий. Ведь, насколько она знала, горные жители вставали с первыми лучами солнца, и жизнь здесь текла бурная – нужно было и домашние дела успеть сделать, и детей накормить, и со скотиной управиться… Впрочем, её это не особенно занимало.
Она наслаждалась одиночеством. Прогуливаясь по дивному горному плато, будто бы списанного с картины пастелью, Далия заметила маленький деревянный шале. Он был ещё более ветхим, чем дома в деревеньке. Истерзанные горными дождями и ураганами замшелые стены, прохудившаяся, прогнившая крыша, обломанные ставни и искореженная дверь, а также разросшийся кругом дома кустарник, скрывавший большую его часть – придавали ему вид заброшенный и жалкий. Однако было что-то привлекательное в этом доме, что-то таинственное и манящее. Будто бы он скрывал в себе непростую историю. Веяло чем-то романтическим, загадочным, чем-то неуловимо готическим от обветшалого и опустевшего шале.
Девушка направилась к нему. Она знала этот домик, как облупленный. Сколько же она не была здесь? Далия не помнила.
…Время – такая странная вещь. Оно изменяет свою скоротечность в зависимости от твоего состояния. Ждёшь – и минута кажется вечностью, счастлив – и время летит со скоростью 300 тысяч метров в секунду. А теперь она и вовсе забыла о нём.
Вечность – вот лучшее время. Говорят, из-за неё притупляются чувства. Какая чушь! Неразумные, наивные люди полагают, что острота земных чувств может быть лучше ощущения бесконечности. Они отрицают её, и, тем не менее, борются, страдают, гибнут... за вечную жизнь. Зачем? Они боятся. Да, их пугает неизвестность, и они хотят отгородиться от неё всеми возможными заслонами. Они думают, что тогда они обретут счастье? Или может быть свободу? О, сколько людских жизней и судеб разрушено и поломано за неё – виновных и безвинных, сколько возносилось и рушилось империй… и всё напрасно. Напрасно.
…Далия любила этот дом. Она любила каждый его сантиметр, каждую его щепочку, каждую трещинку в его прогнивших брёвнах, каждый листик дикорастущего кустарника, некогда цветущего столько прекрасно. Девушка подошла в замшелой двери и не без усилия отворила её. «И даже скрип совсем, как в ту ночь» - подумала она. Она помнила всё. Хоть и не должна была помнить.
Она ступила через порог и с наслаждением вдохнула полной грудью тяжёлый отсыревший воздух. Всё, абсолютно всё в этом доме осталось по-прежнему. Разве что время оставило свой отпечаток на каждой вещи.
Вот, на стене картина в перекошенной рамочке: бумага расслоилась от сырости и краски попортились, но выглядела она ещё достаточно презентабельно – «Мягкие часы» - фантасмагория Дали. Вот большая полка с книгами, с такими же пожухлыми и пожелтевшими от сырости страницами. О да, такого собрания не было ни у кого. Оно не было большим. Отнюдь. Оно было собрано любовно, по странице. Как это чудесно было иметь в своей домашней библиотеке все любимые книги и даже рассказы. Просто подойти и протянуть руку. Сборка его была долгим и кропотливым трудом, но он того стоил. А вот и гитара… струны порваны – все до единой, по всей деке красовались царапины, краска стерта, а на обечайке и вовсе дыра. А она помнила её ещё новенькую и блестящую, помнила, как ставила новые струны, как берегла её, сдувала с неё пылинки и та в благодарность за заботу отвечала ей прекрасной своей музыкой. Далия погладила гриф. Она подошла к книжному шкафу и решила испытать судьбу. Она закрыла глаза и, отсчитав третью слева книгу на нижней полке, достала её. Всё верно. Альбом и тот сохранился. Открывать его она не стала – зачем бередить прошлое, ведь она неминуемо затоскует по нему. Есть ведь такое чувство – как бы ни было хорошо настоящее, в прошлом всегда найдешь, о чем потосковать. Девушка вернула альбом на место.
Все осталось здесь по-прежнему. Ещё бы. После той ночи ни один человек не рискнул заходить сюда, а если и рискнул, то долго никто находиться не мог. О, глупые, суеверные люди! Призраки, проклятия…какие проклятия?! Как дети, ей-богу!
Впрочем, всё это к лучшему. Иначе от этого дома давно ничего бы не осталось. Далия подошла к окну и одним движением руки стерла толстый слой застывшей грязи и пыли. У неё замерло сердце… Боже, как чудесно было каждое утро просыпаться и видеть эти горы, это озеро, это солнце и эти цветы… Ах, как жаль, что сказка длилась так недолго.
…А впрочем, стоит ли печалиться о том, чего уже не вернуть? Пожалуй, не стоит.
Далия обернулась, и улыбка исчезла с её лица. Да, как же она могла забыть! Вот оно, самое главное в этой комнате…самое страшное. Вот она, самодельная, низенькая, почти не возвышающаяся над полом, кровать. Она и сейчас стоит такая же нетронутая. Точно такая же, как и тогда: то же покрывало, те же узорчатые наволочки (девушка до сих пор помнит, как она пришивала эту непослушную, вечно отрывающуюся пуговицу), та же латаная простыня…и те же пятна крови.
Поразительно. Даже кровь, и та «осталась на память». Вот они, эти страшные, поблекшие пятна – на покрывале, на полу, на стене. При виде их у Далии закружилась голова. Всё же она поспешила прийти сюда. Она не была ещё достаточно готова. В её памяти стали всплывать образы, страшные образы той роковой ночи…
- Далия! – услышала девушка голос с улицы. «Вовремя» - промелькнула мысль – «Как всегда очень вовремя».
Она открыла дверь и, ещё раз окинув взглядом дом, поспешила выйти на улицу.
- Ресте, - слегка удивленно обратилась она к юноше, который звал её.
…На вид ему было лет двадцать пять, не больше, он был довольно высокого роста, с тёмно-русыми волосами и пронзительно-яркими зелёные глазами, оттенявшими слегка заметные, но глубокие морщинки, залегшие в их уголках. Они придавали бы ему вид опечаленный и удручённый, если бы глаза его не сияли столь ярко.
- Ресте, как ты узнал, что я здесь?
- Ли, ну ты чего, в самом деле? Проснись, – немного иронично улыбнулся юноша.
Лицо Далии тут же озарилось широкой улыбкой.
- Ну да, действительно. Извини, я просто никак не могу привыкнуть, - добавила она.
- Ты всё-таки решилась придти сюда…- сказал он, будто бы немного обреченно, окинув взглядов окружавший их пейзаж.
Девушка кивнула.
- Наверное, я всё же поспешила. Ты был прав, когда говорил, что нам рано ещё сюда возвращаться.
Она немного помолчала, собираясь с мыслями, и затем продолжила – тихо и нараспев:
- Знаешь, Ресте, там, - она указала на дом – всё осталось по-прежнему. До боли по-прежнему. Никто и ничто, кроме времени, не прикасался к этим вещам. Они полуразрушены, но у меня было такое чувство, что они всё ещё хранят эту память и даже…даже тепло. Скажи, ты помнишь, что мы делали тем вечером?
- Ещё бы, - вздохнул юноша, повернувшись в сторону озера – Ты читала 32-ю главу «Мастера и Маргариты»…
- Прощение и вечный приют – закончила за него Далия. – Да. Книга…Боже мой, даже книга лежит на кресле, открытая на этой странице!
Девушка поравнялась с Ресте, он взглянул на неё и сказал:
- Не вспоминай об этом. Сейчас это уже не имеет смысла. Мне кажется, что мы вообще зря согласились оставить всё это в памяти…
- Нет – покачала головой Далия – Не зря. Я об этом не жалею. Вместе с той ночью сотрётся и весь предыдущий год. А я не хочу этого. Пусть лучше будет такая память, нежели пустота.
- Пожалуй, ты права – согласился юноша – По крайней мере, нужно понять, что это всё в прошлом. Старайся не думать об этом, или думать, что это было не с тобой, не с нами. Ты просто слышала где-то красивую и страшную историю…
- Знаешь, когда я была внутри, сначала было так хорошо… Нахлынули воспоминания…такие дорогие и теплые воспоминания. Помнишь, как мы только приехали сюда? Как этот домик был в полном запустении, в каком он, должно отметить, находится и теперь, после нас. Помнишь, как мы собирали наши книги по листочку? Долго спорили, куда нам все-таки повесить эту картину – справа или слева от окна? Я помню всё, всё до малейшей детали – девушка замолчала.
Ресте опустил голову. Он тоже помнил всё. И самое страшное, что он помнил все малейшие детали последнего дня. Далия повернулась к юноше и продолжила, глядя ему в глаза:
- А потом я увидела кровь.
На этот раз юноша почувствовал неприятную колкую тревогу.
- Ни одно пятнышко не исчезло – продолжила она – Это невероятно. Жители теперь думают, что в этом доме живут призраки, которые жаждут мести и по ночам охотятся на людей.
Ресте презрительно хмыкнул.
- И когда я увидела её, меня начала колотить дрожь, у меня закружилась голова, образы стали всплывать в памяти, будто бы всё это произошло вчера, а не три с лишним года назад. А может и больше… теперь я перестала замечать время…
- Тебя огорчает это? – спросил Ресте.
Далия покачала головой.
- Стоит ли считать то, что не поддается разуму? У чего нет ни точек начала отсчёта, ни окончания, также нет у него и единиц измерения. Эти часы, минуты, мгновения, придуманные людьми столь непостоянны и индивидуальны. Нет, об этом я не жалею. Но меня удручает другое…
Она опустилась на траву и обняла колени, юноша присел рядом с ней и осторожно обнял её за плечи. Она продолжала:
- Я как будто снова побывала там… Я читала тебе, ты уже немножко задремал. Мне ещё оставалось немного. Потом раздался стук в дверь, я встала и пошла открывать, хотя была сильно удивлена: кто может придти в такое место, да ещё почти ночью? Тогда я подумала, может быть, кто-то заблудился… Я открыла дверь и… не знаю, всё произошло так быстро, я даже не успела ничего осознать… Помню, как кто-то схватил меня, я ничего не могла сделать, потом удушье, резкая боль – кажется, я потеряла сознание. Не знаю, как долго я была в таком состоянии. Очнулась, всё как будто в тумане: ни очертаний предметов, ни фигур, ни лиц не могла чётко разглядеть. Помню только, как не могла пошевелиться, и всё тело пронизывала чудовищная боль… Я не понимала, что происходит, тебя не видела, было так страшно…
Ресте обнял её крепче и сказал:
- Я помню, Ли, родная, я всё помню. Я ведь тогда тоже не сразу осознал в чём дело. Когда ты открыла дверь, уже был в полусне. Ты ведь даже не кричала…
- Не успела.
- В том, что произошло, львиная доля вины – моя. – продолжал он – Я очнулся только, когда возню услышал, открыл глаза и тут такая картина…
- Ты не виноват – отрезала Далия – Даже если бы ты среагировал мгновенно, что бы ты смог сделать? Ты ведь помнишь, что это были за люди…
- Я всю эту ночь не забуду никогда.
- Ресте…скажи, зачем они сделали это? Неужели месть приносит людям чувство удовлетворения, неужели им всё это приносит удовольствие?
- Возможно. Им нравится чувство превосходства. Печально только, что для таких людей, как они, единственный способ назвать себя сильным – это уязвить слабого.
- Не хочу больше вспоминать это – тихо произнесла Далия, поежившись, - Я будто снова физически ощущаю боль, не говоря уж о тех чувствах, которые испытала при виде тебя, когда очнулась…
Они замолчала, и вдруг они услышали тонкие, легкие звуки свирели. Видно, это пастух снова прилёг в тени дерева, наблюдая за козами, и развлекал себя, чтобы не уснуть. Музыка эта была неимоверно изящна, создавая чувство мечтательного полёта. Чудесная мелодия лилась так нежно и завораживающе, что они невольно заслушались ей, вспоминая, как сами любили вечерами слушать что-то подобное, и Ресте рассказывал Далии о звёздах. Здесь, в горах, они были так прекрасны. А иногда она играла сама или пела что-нибудь. И юноша видел, как блестят ещё коричного цвета глаза. Так волшебно среди этой безмятежности звучало лёгкое эхо, вторящее нотам и её голосу.
Девушка прильнула к его плечу и закрыла глаза. Юноша с замиранием сердца слушал мелодию, так ясно ложившуюся на мелодию их сердец. Далия подняла голову и посмотрела на Ресте, их глаза встретились, и они снова и снова с трепетом осознавали, что смотрят в глаза друг друга, как в собственные…как в зеркало.
- Пойдем? – предложил Ресте.
Далия кивнула. Они встали и неторопливо пошли… куда? Это было неважно. Главное, прочь, скорее, прочь от этого дома. Их дома.
Когда-нибудь они ещё обязательно вернутся сюда. Но не сейчас, ещё слишком рано. Они не осознали ещё и не прониклись до конца тем, что случилось с ними. Только они оба: Далия и Ресте знали, что их рай они создают сами. Теперь им была дарована высшая награда – вечность.
Они сами не заметили, как поднялись на одну из самых высоких вершин во всей горной гряде.
Они подошли почти к самому краю, и лицо девушки вновь озарила улыбка. Далия долго смотрела вниз, потом повернулась к юноше и подмигнула ему. Тот рассмеялся.
- Только не говори, что ты хочешь сделать это снова – сказал он, не переставая улыбаться.
Девушка лишь многозначительно пожала плечами. Она обняла юношу и сказала:
- Ах, Ресте, ты ведь знаешь – мне так нравится это чувство! Полет. Свобода. Но только не та свобода, от которой через некоторое время смертельно устаёшь, нет. Эта свобода секундная, мимолётная, и такая…
- Пьянящая? – закончил за неё Ресте.
- Да – кивнула девушка – Ты ведь сам прекрасно знаешь это.
- Знаю. Поэтому отпускаю тебя, хоть ты и понимаешь, что я терпеть этого не могу. И пусть я буду сто раз уверен в том, что всё будет хорошо, я никак не могу справиться с чувством страха и отчаянья, при виде того, как ты это делаешь.
- Всё будет хорошо. Прости меня – она прижалась к нему на несколько мгновений, затем отстранилась и стала медленно отдаляться, не отпуская руки юноши.
Она повернулась лицом к обрыву и, глубоко вздохнув и подставив лицо сухому и теплому горному ветру, сделала шаг в пропасть.
Ресте закрыл глаза. Сердце забилось в бешеном ритме и его снова охватило чувство непреодолимого страха и одновременно желания броситься вслед за ней.
Но через минуту всё прошло, когда он услышал любимый звонкий смех Далии где-то внизу. Он улыбнулся. А ещё через несколько мгновений девушка уже мягко приземлилась рядом с ним. Кругом стояла все такая же тишина, только теперь к далёким звукам пастушьей свирели прибавился тихий шорох больших белых крыльев, раскинувшихся за её спиной.
- Не делай так больше – с улыбкой попросил девушку Ресте.
- Ничего не могу обещать – подмигнула та и взяла его за руку.
Она призадумалась и после секундной паузы сказала:
- Интересно, а что сталось с нашими палачами?
- Не знаю – пожал плечами юноша – Если хочешь, мы вполне можем это выяснить.
- Нет, не нужно. Я только хочу сказать, что в чём-то я даже благодарна им за эту мучительную, страшную ночь. Помнишь, тогда утром, нас обнаружили насмерть перепуганные жители деревеньки и позвали доктора? И он, с трудом сдерживая подкативший к горлу комок, осмотрел наши тела и констатировал смерть: пять моих огнестрельных и пять твоих, не считая множества ушибов, переломов и внутренних повреждений. Я не говорю, что они поступили хорошо, не говорю, что сделали нам одолжение, вовсе нет. Я всегда считала, и буду считать, что мстят только слабые и месть – это ужасно, но согласись, ведь отчасти благодаря ним у нас есть то, что мы имеем на сегодняшний день.
- Пожалуй, так. Послушай-ка,… а ты не помнишь, за что они все-таки сделали это?
- Нет – покачала головой Далия – Совершенно не помню. Да это и неважно. Не существует такой обиды, за которую человек имеет право лишать жизни другого человека.
- Вот только боюсь, они этого никогда не поймут.
- Но мы ведь будем помогать им?
- Конечно – улыбнулся Ресте.
- Тогда вперёд? – улыбнулась в ответ девушка.
...Юноша расправил крылья и, не разнимая рук, они поднялись над землёй. Где-то вдалеке всё ещё звучала нежная пастушья свирель, солнце светило всё так же ярко, воздух был таким же чистым и свежим и цветы все также плавно колыхались под теплым горным ветром, будто бы прощаясь с улетающими ангелами. А они поднимались всё выше и выше… и вскоре совсем скрылись из поля зрения за дымкой лёгких облаков.
Они направлялись в свой мир.
В вечность, дарованную им Господом с лёгкой руки палачей.
В свою вечность.
В свой рай.
Эбигейл
Эбигейл
Морозной зимней ночью по широкой аллее парка, ступая мягко и беззвучно, шла ослепительно белая кошка. Под тусклым светом закоптившихся уличных фонарей её шерстка буквально светилась белизной. Откуда она пришла – никто не знал, хотя кое-кто из тех, кто видел её, утверждали, будто бы кошка появилась прямо на той самой аллее из хлопьев пушистого крупного снега, который не унимался тогда всю ночь.
- Не может этого быть! – скажете вы. И, возможно, будете правы.
Но, позвольте, неужто вы утверждаете, что чудес на свете не бывает?! В таком случае, мне очень жаль вас, ибо человек, потерявший веру в чудо – несчастный человек. Мы перестали замечать чудеса, потому что привыкли к ним. А представьте себе на секундочку, если однажды просто не взойдет солнце…
…Между тем кошка со всей, присущей этим животным, грациозностью шла по городу, и снегопад добросовестно скрывал её следы. На развилках и перекрёстках она не задумывалась куда идти, а просто уверенно поворачивала в ту или иную сторону. Можно было подумать, что у этой кошки есть совершенно конкретная цель. Она петляла около получаса и, наконец, остановилась перед небольшим старым домом из грязно-красного кирпича. Помедлив секунду, кошка выгнулась и одним, фантастическим по своей красоте и силе, прыжком взобралась на один из балконов. Повторив подобное упражнение несколько раз, она остановилась на, заставленном коробками, лыжами и прочим скарбом балконе четвертого этажа и спрыгнула с перил на пол.
Кошка подошла к двери и потрогала её лапкой – закрыто. Поняв, что ночью никто не пустит, она нашла удобное местечко в углу, рядом с большой, размокшей картонной коробкой и свернулась незаметным комочком прямо на снегу, устилавшем пол. Кошка прикрыла лапкой розовый нос, став теперь совершенно невидимой.
…Дима проснулся, как обычно, рано, хотя торопиться было некуда. Открыв глаза, он лениво потянулся и тряхнул головой, сбрасывая остатки сна. С ещё слипающимися глазами, он встал, натянул джинсы и футболку и поплёлся в ванную. Умывшись холодной водой, он, наконец, включился в жизнь. Проходя мимо зеркала, он попытался пригладить свои вечно торчащие в разные стороны, тёмные волосы – но тщетно. Не получалось у него это двадцать с лишним лет и сегодняшнее утро не стало исключением.
Подойдя к плите, Дима чиркнул спичкой – секунда и запыхтел чайник с облупленной эмалью. Порывшись в шкафу, юноша извлек жестяную банку с остатками кофе и небольшую синюю чашку. Он взял со стола пачку сигарет и направился к балкону, попутно роясь в кармане джинсов в поисках зажигалки.
Он вышел в футболке, как обычно. Раньше ему постоянно делали замечания вроде: «Дима, ну куда ты, бестолковый, без куртки на мороз!», «Дима, ты что давно болел?» или того хуже: «Дима, курить вредно!». Его всегда раздражали эти напоминания, и он пропускал их мимо ушей, а потом напоминать стало некому.
Юноша отворил балконную дверь, и его тут же обдало свежим морозным воздухом. Но не успел он сделать и пары шагов, как споткнулся о пушистый, мягкий комок, который, недовольно мякнув, мгновенно отскочил в сторону. Надо заметить, что Дима и сам перепугался от неожиданности так, что даже зажигалку выронил. Из-за большой картонной коробки на него внимательно смотрели сверкающие глаза и торчали белоснежные кошачьи ушки.
- Эй, ты как здесь оказалась?! – изумился Дима.
Он присел на корточки и тихонько поманил:
- Кис-кис-кис, ну-ка иди сюда.
Кошка покорно, осторожной мягкой поступью, медленно приблизилась к нему. Какое-то время они с интересом изучали друг друга. Юноша понятия не имел, как она могла оказаться здесь, так высоко, но отметил про себя, что кошка неимоверно красива. Потом он взял её на руки и к своему удивлению, отметил, что она не выразила ни капельки недовольства, страха или сопротивления. Он отнёс её в комнату и притворил балконную дверь.
- Ну и что мне с тобой делать? Придется отправить обратно на улицу – вздохнул он – Не могу я тебя оставить.
Дима поднял её на уровень своих глаз…и замер. Он только сейчас обратил внимание на глаза кошки – один изумрудно зелёный, а другой небесно-голубой. Большие, проницательные, с совершенно человеческой печалью, они неотрывно глядели на Диму. И вдруг показались ему такими родными…
- Эбигейл – прошептал он – я буду звать тебя Эбигейл.
В этот момент юноша забыл о той причине, по которой он не мог оставить кошку. Он просто чувствовал в руках такое пушистое теплое существо, в один момент ставшее ему как-то по-особенному дорогим. Дима посадил Эбби на колени, та потерлась об него и довольно замурчала. Юноша погладил кошку и улыбнулся. Улыбнулся впервые за этот ужасный год.
На кухне вдруг пронзительно засвистел чайник. По привычке Дима сорвался с места, забыв, что у него на коленях расположилась Эбигейл, но та мягко приземлилась на пол, на лапы. Как только он исчез за дверью кухни, кошка принялась осматривать комнату – не очень уютно. А точнее даже очень неуютно. Вся обстановка комнаты состояла из старого, драного дивана, на котором все ещё лежала Димина подушка и шерстяной клетчатый плед, письменного стола в творческом беспорядке, пары стульев, пыльного ковра на полу, видавших виды занавесок и огромного, почти во всю стену шкафа, заставленного всевозможными книгами, альбомами и кассетами.
На самой верхней полке Эбигейл заметила большую рамочку с фотографией
красивой светловолосой девушки с лучезарной улыбкой. Рамочку, с отбитым краешком и треснутым стеклышком. Рамочку…
- Эбби! Кис-кис-кис! – прервал её экскурсию Дима, и та охотно откликнулась на зов.
Эбигейл пришла на кухню и стала с интересом осматриваться там. Да, обстановка не ахти. Нечищеная плита, стол, раковина, холодильник, увешанный магнитиками и шкаф с посудой. Посуды было немного: одна чашка, одна тарелка, одна кастрюля, одно блюдце, вилка, ложка и нож. И все же, лучше, чем ничего. Юноша рылся в холодильнике, приговаривая с обреченным видом:
- Эх, даже покормить тебя нечем. Не рассчитывал я на гостей, тем более на таких.
В итоге, Дима достал пакет молока, налил немного в блюдечко и поставил перед Эбби.
- Угощайся – улыбнулся он, и кошка принялась пить с нескрываемым удовольствием.
Юноша взял со стола чашку со своим кофе и стал потягивать его, с умилением глядя на животное. Наконец, она выпила всё молоко, благодарно мяукнула и с мурчанием стала тереться о Диму. Он поставил чашку на стол, присел на корточки и почесал её за ушком.
- Жаль, что нам с тобой придётся расстаться – вздохнул он – Ведь я не могу поступить иначе. Если бы ты могла меня понять… – он помедлил секунду и затем обреченно сказал – Впрочем, тебе всё равно. Тебя пристроят в хорошие руки, и на следующий день ты обо мне забудешь. Я пойду. Нужно ещё кое-какие дела закончить…до завтра.
Дима вышел из кухни, взял со стола какой-то файл с бумагами положил их в сумку-почтальонку, висевшую на стуле, затем оделся в прихожей и ушёл. Кошка прыгнула на подоконник, глядя сквозь заиндевевшее стекло. В замочной скважине заскрипел ключ.
- Ах, бедный мальчик. Он так устал – покачала головой Эбигейл – Ну ничего, ничего. Мы все исправим – прошептала она.
…Вернулся Дима за полночь. Как только Эбби услышала скрип открывающейся двери, она ринулась в прихожую встречать своего новоиспеченного хозяина. И какая же картина предстала перед её глазами… Юноша снял шапку и на пол посыпался белый подтаявший снег, и тут же он становился багряно-красным от капель крови, сочившейся из разбитой брови Димы. Подняв глаза, Эбби заметила ещё несколько ссадин на его лице и стесанную кожу на костяшках пальцев.
Он снял куртку и направился в ванную. Дима умылся холодной водой, очистив лицо от запекшейся крови, не удосужившись даже обработать раны. Ему, казалось, было всё равно. Он прошел в комнату и присел на диван, в изнеможении откинувшись на его спинку. Эбигейл поспешила к нему. Она забралась ему на колени и, тихонько мяукнув, потерлась о его плечо. Дима вяло протянул руку, и, гладя её по голове, заговорил:
- Эбби…как же это тяжело. Невыносимо. Представляешь, единственный человек, которому я мог ещё довериться, мой лучший друг…предал меня. Не могу поверить – неужели он все это время притворялся ради того, чтобы заполучить это чертово место в редакции?! Надо же…так подставить…как у него только совести хватило потом мне в глаза смотреть? Не знаю, что на меня нашло – подрались. А смысл? Разве это что-то изменит? Даже удовлетворения не принесло, лишь немного облегчения. Иногда кажется, что выплеск агрессии решит все проблемы, как с кровопусканием для снижения давления – возможно, снизится, но болезнь-то никуда не денется.
Он замолчал и через несколько секунд продолжил:
- Видишь эти ссадины, эту кровь? Это последняя кровь моего сердца. Больше не осталось. Ни капли. Забрали вместе со всем дорогим и родным, что было у меня в этой жизни. Теперь никаких сомнений не осталось. Ни малейших. Впрочем, кому я всё это рассказываю…
Через некоторое время Дима прилёг на ручку дивана и заснул. Эбби долго сидела рядом с ним, гладя его своей белоснежной лапкой по волосам, каждый раз, когда она проводила ею по его кровоточащим ранам, они становились всё меньше и меньше, и вскоре совсем затянулись.
- Так-то лучше – шептала она нараспев, тихо, чтобы не разбудить его – Спи, спи, родной, всё будет хорошо. Завтра нам предстоит тяжелый день. Отдыхай.
Только при этом сверкающие глаза кошки становились мутней и блекли. Наконец, вздрагивая, как от сильной боли, они легла рядом с Димой и тоже забылась.
…Проснувшись следующим утром, юноша почувствовал себя на удивление хорошо. «Странно, что ничего не болит после вчерашнего» – подумал он – «Впрочем, не важно. Откладывать не стоит. А то ещё чего доброго передумаю». Дима встал и направился в прихожую. Проходя мимо зеркала, он вдруг заметил, что все следы драки исчезли, не отставив о себе ни малейшего напоминания. Он был поражён, но слишком взволнован, чтобы придавать этому какое-то значение. Дима открыл дверцу самого верхнего ящика шкафа и извлек оттуда небольшой сверток в состарившейся жёлтой бумаге, перевязанный грубой толстой нитью. Несколько секунд он держал его в руках и пристально разглядывал, затем стер с него пыль и вернулся в комнату. Эбигейл проснулась и сидела на диване, пристально наблюдая за Димой.
Он маленьким перочинным ножиком перерезал верёвки и развернул бумагу. У него на коленях лежал новенький, блестящий кольт, приобретённый им ещё давно у одного знакомого, и несколько пуль калибром 9 миллиметров. Несколько минут Дима, совершенно не разбирающийся в оружии, возился с ним. Руки его дрожали, и пару раз он рассыпал содержимое свёртка, ползая потом по полу в поисках, разлетевшихся повсюду пуль. «Зачем?» - возникала у него мысль при этом – «Мне и одной будет вполне достаточно». Но он всё же ползал. Ползал и искал, оттягивая время. Наконец, он всё наладил и снял пистолет с предохранителя.
Эбби мягко спрыгнула на пол, приблизилась к Диме и уставилась на него, словно ожидая объяснений. Он заметил её не сразу, поглощенный своим занятием, но когда обратил на неё внимание, его будто стукнуло по голове:
- Эбби, а с тобой-то, что мне делать?! Не могу же я тебя оставить здесь все это лицезреть. Пристраивать тебя у меня времени нет, видно, придётся просто отпустить тебя, уверен, ты найдешь себе хороших хозяев… Хотя знаешь что - дверь открыта – Дима подошел к двери и толкнул её, впустив в комнату струю ледяного холода – Но выталкивать тебя я не буду, решай сама.
Юноша вернулся в комнату и сел за письменный стол.
- Записку что ли написать… Да ну, кто будет читать эту ерунду! – остановил он себя – Как будто я кому-то интересен буду после смерти. Раз при жизни не был, значит и сейчас нечего выпендриваться.
Дима крепко сжал в руке пистолет и, закрыв глаза, приставил его к виску. В голове бился обезумевший, слипшийся комок чувств, надежд, мыслей, воспоминаний… Проносилась ли жизнь перед глазами? О, да. Когда мелькали в его памяти счастливые моменты, хватка его ослабевала, но вновь он сжимал кольт все крепче и крепче, до боли в руке.
Детство. Маленький мальчик в красной футболке и шортах. Улыбается. Ах, как он улыбается! Рядом мама. Кажется, это его десятый день рождения. Да, конечно, он хорошо помнил его. Тогда ему подарили его первый настоящий футбольный мячик. Но помнил он его не поэтому. В тот день пришёл папа. Пришёл, обнял его и сказал, совсем как взрослому:
- С днём рождения тебя, сын!
Это был самый чудесный праздник в его жизни. Вся семья сидела вместе за столом, пили любимую Димкину яблочную газировку и хвалили, приготовленную мамой, курицу. Потом они гуляли в парке. Папа гонял с сыном новенький мячик, а мама, улыбаясь, пыталась их сфотографировать.
А вот это год спустя. Мама вышла замуж второй раз. Диме не нравился этот человек. Очень не нравился. Он плакал, просил не делать этого, но тщетно. Мама лишь успокоила его, заверив, что дядя Толя хороший, а им одним тяжело жить, ведь она недостаточно зарабатывает, чтобы содержать их.
Тот самый день. Он вернулся домой из школы и ему сказали, что мама умерла. Отчего он не знал. А дядя Толя… он исчез. Просто испарился. Со всеми сбережениями.
Детдом. Он и не знал, что люди могут быть такими жестокими. Воспитатели и дети – никто не считает его за человека, издеваются над ним. И Дима становится озлобленным, замкнутым, диким. В нём кипит злоба, жажда отомстить отчиму и предателю-отцу. Он ведь сказал тогда, что не может взять ребенка, его новая жена беременна, поэтому все силы уходят на неё.
Ему восемнадцать. Его, наконец, выпустили в «большую жизнь». И здесь никто не воспринимает его всерьез. Сирота, без образования, нищий – да кому он нужен. И Дима перебивался, как мог.
Год назад. Институт. Дима ни с кем не общается, он замкнут и мрачен, никого не подпускает к себе, его даже побаиваются. Впрочем, он никому и не интересен. Диму предпочитают обходить стороной. Он – никто. Тень, слившаяся с серостью стены.
Но вот и самое невероятное воспоминание. Девушка, изменившая всю его жизнь, его сущность. Та, что впервые за долгие годы лишений и несчастий, искреннее любила его и заботилась о нем. Прошло немало времени, пока Дима смог вернуться в нормальное состояние. Ещё бы, ведь много лет он жил только лишь своею злобой. Он любил её. Да, он больше жизни её любил. Что в ней было особенного? Так с первого взгляда и ничего: невысокого роста, застенчивая, вела себя и одевалась очень скромно – не чета своим красавицам-подругам. Но не в этом дело. Она была единственным человеком, понявшим и сопереживавшим Диме искренне.
Впрочем, это счастье его длилось недолго. На улице стояла такая же, как сейчас, прекрасная зима. Вот она-то и сыграла с ними злую шутку. Вечер. Мороз и гололёд. Они с Димой возвращаются с катка – довольные, разгоряченные и уставшие. Метель и нулевая видимость. Шоссе. Бешеный визг тормозов и тихий стон. Дима лежит на снегу на обочине – как он здесь оказался? Упал? Встал, обернулся, и раздался его отчаянный крик. Алая кровь и мертвенно-бледное лицо любимой. Он все понял теперь – оттолкнула.
С этого момента в его жизни была лишь боль и пустота. Она просто померкла, утратила смысл. Он не жил – существовал.
За секунду пронеслись в его воспаленном мозгу эти воспоминания.
И как итог – выстрел. Хлёсткий хлопок и глухой звук падения.
Через некоторое время Дима открыл глаза. Он был в недоумении – что случилось? Почему он до сих пор жив?! Он приподнялся на локте и увидел перед собой дрожащую Эбигейл. Её доселе ослепительно белая шёрстка поблекла и сделалась серой, бесцветной, и чудесные глаза её померкли. Кошку колотила мелкая дрожь, дыхание её было прерывисто, и она судорожно хватала ртом воздух. Дима остолбенел, он не мог понять, что происходит.
- Дима, дай мне глоток воды, пожалуйста – с трудом выдавила она.
Тот отшатнулся и в ужасе уставился на неё.
- Ты что – заикаясь, произнес он – Р-разговариваешь?!
- Потом все расспросы, прошу тебя, сделай, что я просила!
Дима с трудом поднялся, одолеваемый страхом и любопытством одновременно, дрожащими руками налил в чашку воды и принес Эбби. Она сделала несколько глотков и немного пришла в себя.
- Спасибо – сказала она – Тебе интересно знать, что все это значит, не так ли?
Он молча кивнул.
- Я здесь, Дима, чтобы не дать тебе совершить страшную и глупейшую ошибку. Вот эту – она кивнула на, валявшийся неподалеку, кольт.
- У меня не было другого выхода.
- Это не выход! – горячо бросила она.
- Ты мне сейчас что, нотации будешь читать? – буркнул юноша.
- Неблагодарный ты, Дима, человек – печально вздохнула она – Скажи, ради этого я отдала свою жизнь? Ради этого? Чтобы через год ты загубил себя, так и не поняв ничего?
- Господи…- прошептал он – Господи… Эбби… Неужели это ты, Эбби?..
Кошка покачала головой.
- Наконец-то. А я уж думала, никогда не сообразишь.
- Но как ты? Что?.. Я не понимаю…
- А понимать и не нужно. Нужно просто поверить. Дотронься до меня.
Дима протянул руку и осторожно коснулся мягкой шерсти.
- Я настоящая?
- А черт его знает… Кажется, да…
- Не «кажется», а самая что ни на есть настоящая – шикнула Эбби – Чудеса приходят к тем, кто их ждёт. А ты ждал. При видимой обреченности, в глубине души, ты все-таки ждал, но не смог себя преодолеть. Для этого я здесь. Чтобы помочь тебе.
- Ты заберешь меня с собой?
- Нет – покачала головой Эбби – Ещё слишком рано. Но я покажу тебе кое-что. Идём со мной. На улицу.
Она попыталась встать, но не держалась на ногах, она все силы истратила на заживление Диминой раны.
- Помоги мне – попросила она.
Он взял Эбби на руки, надел куртку и, посадив кошку внутрь, спустился вниз и вышел из подъезда. На улице было уже совсем темно, и только уличные фонари пятнами тусклого света разъедали вечернюю мглу.
- Смотри – сказала Эбигейл, высвободив лапку и указав ей на лепящих снеговика детей и их улыбающихся родителей – Разве это не прекрасно? Они счастливы, хотя каждый из них несёт свой нелегкий крест.
Потом она указала в другую сторону, там, на скамейке, мило болтала влюблённая парочка:
- Посмотри на них, и они счастливы, несмотря ни на что. Обрати внимание, сколько таких людей ты увидишь вокруг! Позволь, я расскажу тебе мудрую притчу:
Одному человеку казалось, что он живёт очень тяжело. И пошёл он однажды к Богу, рассказал о своих несчастьях и попросил у Него:
- Можно я выберу себе иной Крест?
Посмотрел Бог на человека с улыбкой, завёл его в хранилище, где были Кресты, и говорит:
- Выбирай.
Зашёл человек в хранилище, посмотрел и удивился. Каких только здесь нет Крестов - и маленькие, и большие, и средние, и тяжёлые, и лёгкие. Долго ходил человек по хранилищу, выискивая самый малый и лёгкий Крест, и наконец, нашёл маленький-маленький, лёгенький-лёгенький Крестик, подошёл к Богу и говорит:
- Боже, можно мне взять этот?
- Можно, - ответил Бог. - Это твой собственный и есть.
- Надеюсь, тебе не нужно озвучивать её мораль?
Юноша опустил голову. Он, конечно же, понял, что хотела сказать ему кошка. Каждый человек несёт свой крест и считает его самым тяжелым. Но, как известно, всё познается в сравнении, и желать другой судьбы не нужно, ведь она может оказаться не той, о которой он мечтал. Господь не посылает тех испытаний, которые человек не способен вынести.
- Оглянись вокруг – как прекрасна будет эта ночь! – продолжала Эбби - Посмотри, какое чудное небо сегодня – ты ведь никогда не видел разом столь звёзд, а тем более падающих. Посмотри, какой снегопад – крошечные снежинки, восьмое чудо света, вьются, будто маленькие мушки, иногда даже кажется, что они падают не вниз, а вверх. А завтра будет рассвет – на минуту снег вспыхнет и станет золотым, а потом будет искриться весь день под зимними солнечными лучами… Дима, - она обернулась к нему и посмотрела ему в глаза – Я хотела, чтобы ты видел это. Я так хотела, чтобы ты жил и мог каждое утро смотреть на этот волшебный рассвет, а ночью – на чудесные сверкающие звёзды, чтобы ты дышал этим свежим морозным воздухом полной грудью, и твоё лицо озарялось улыбкой. Я отдала за это свою жизнь. А ты так просто мог всё погубить.
По его щекам покатились слёзы. Он прижал к себе кошку и заговорил:
- Эбби, прости меня, прости… Я такой идиот. Мне просто не нужно все это без тебя, это ты должна жить…
- Без меня? Но Дима, я ведь всегда с была с тобой. Но ты настолько глубоко забился в своё горе, что даже не чувствовал меня.
- Ты останешься?
- Нет – покачала головой Эбби – Но помни, что я всегда рядом. Первый лучик солнца, заглянувший в твоё окно, мягким игривым светом разбудивший тебя – это я, теплый ветер, ласкающий своим прикосновением – это я, лунный свет, осветивший ночью твою дорогу – тоже я. Я – твой ангел-хранитель, на твоём жизненном пути я буду сопровождать тебя и оберегать. Но помни также, что кузнец своего счастья – ты сам, всё в твоих руках, а я лишь буду тебя направлять.
- Эбигейл… - прошептал Дима, сквозь слёзы.
- Т-с-с… - остановила она его – Не нужно больше слов. Всё будет хорошо. Ты должен всего лишь верить.
Кошка спрыгнула на землю. Сейчас её глаза снова сияли, как две звезды. Как на фотографии в рамочке, на самой верхней полке. На фотографии светловолосой девушки с лучезарной улыбкой и разноцветными глазами – изумрудно-зеленым и небесно-голубым. В рамочке с отбитым краешком и треснутым стеклышком. В рамочке с черной ленточкой в правом нижнем углу и подписью: «С любовью. Эбигейл».
Она медленно, со всей присущей кошкам грациозностью, пошла по широким улицам города. Под тусклым светом закоптившихся уличных фонарей её шерстка буквально светилась белизной. Куда она пропала – никто точно сказать не мог, ведь снегопад вновь заметал её следы так добросовестно. Впрочем, некоторые из тех, кто видел её, утверждали, будто бы она растворилась в крупных, пушистых хлопьях снега, не унимавшегося тогда всю ночь.
- Не может этого быть! – скажете вы. И, возможно, будете правы.
@темы:
записки на манжетах