понедельник, 31 января 2011
Цикл "Живи".Fainala lomi
Fainala lomi*
Да не закидают меня помидорами толкиенисты,
но язык, который будет здесь использован,
есть страшная смесь квеньи и синдарина,
сваленная в одну кучу.
И за исторические неточности тоже прошу прощения,
считайте это художественным вымыслом…
или моей невежественностью, я не против.
*Cияющие ночи
В жизни возможны только две трагедии:
первая - получить то, о чем мечтаешь,
вторая - не получить.
Оскар Уайльд
***
Все мы с детства стремимся к тому, чтобы получить желаемое. Но всегда ли это приносит нам удовлетворение, счастье? Возможно, первое время. А после… Когда уже совершенно не к чему стремиться, становится смертельно скучно. Начинаешь даже задумываться: об этом ли я мечтал на самом деле? этого ли желал? Зачастую, осознание приходит к людям под закат жизни, когда исправить уже ничего нельзя или почти невозможно. Мне же повезло. Повезло, разумеется, относительно. Я успел получить все, о чем когда-либо мог мечтать уже в молодости, и это чуть не сгубило меня.
Моё имя Гордон Уильям Рэнджер, и вот моя история.
Я родился в 1624 году в Портсмуте – крупнейшем городе графства Хэмпшир в юго-восточной Англии в богатой семье графа и графини Рэнджер. Я был единственным ребёнком в семье, к тому же, поздним, поэтому меня всячески баловали. За мной повсюду ходила гувернантка, исполнявшая без промедления каждую мою прихоть, несколько горничных следили, чтобы моя одежда всегда была опрятной, а я чистым, также прислуга следила, чтобы я ненароком не стукнулся или не упал с дерева, учителя приходили к нам домой, дабы я получил прекрасное образование… в общем детство моё было безоблачным. По правде говоря, такая опека докучала мне, и при каждом удобном случае я пытался из-под чуткого руководства мадам Жюли (моей гувернантки) смыться.
Знатные семьи, живущие неподалеку, при случае навещали моих родителей и привозили с собой детей. Первое время я очень любил их общество. Мы были с ними одного круга и могли хорошо друг друга понимать. Позже скучные, длинные вечера, которые мы проводили с ними, играя в «спокойные, интеллигентные» игры опостылели мне, и я стал искать новых друзей. Я подружился с дворовым мальчиком – Томом Крэспи. Вот, с кем мне было действительно весело! Мы излазили с ним все деревья и подворотни, извалялись во всех лужах, которые только смогли найти, перегоняли всех голубей и исследовали всю округу. Но недолго моя свобода продолжалась. Уже через несколько недель о нашей дружбе прознала мадам Жюли, а после и родители. Они запретили нам видеться, долго читая мне нотации о моём аристократическом происхождении и, недостойном графского сына, поведении. Тому тоже хорошенько влетело от родителей. С ним мы больше не виделись, по поводу чего я невероятно тосковал. Теперь моя жизнь потеряла всяческое разнообразие.
Я был ужасно неусидчивым ребёнком, мне вечно нужно было бежать куда-то, чем-то заниматься, что-то исследовать… я грезил о приключениях. Меня совершенно не интересовала ни политика, ни военное искусство, ни финансы, ни что-либо ещё из того, чем мне предстояло заниматься. Родители же мечтали, что их любимый Уилли станет дипломатом, королевским советником или, на крайний случай, получит высокий военный чин, и идти против их воли я не смел. К тому же, я знал, что мои фантазии погубят их, ведь они так яростно хранили "аристократическую чистоту". Уже в детстве я без труда держался на коне, искусно владел мечом и техникой рукопашного боя. Но я не был воинственным. Я был мечтателем. Я облюбовал в лесу рядом с нашим домом тихую, уютную поляну на возвышении, с которой открывался чудесный вид на озеро и дальнюю часть графства. Часами я бродил по лесу, воображая себя одним из таинственных и несуществующих сказочных существ. Вероятно, жажда приключений была у меня в крови. Мне рассказывали, что мой далекий предок (от которого род Рэнджеров и берёт начало) получил свою фамилию не просто так; он был одним из лучших охотников, вольным стрелком. И это было пределом моих мечтаний: сбросить тяжкий груз обязательств, отправить ко всем чертям знатность и богатство, и стать бедным, но свободным «хранителем леса», как в наших краях называли таких охотников.
Но, становясь старше, я разочаровывался все больше и больше. Ответственность и долг перед семьей заставили меня пойти по, ненавистному мне, пути политической деятельности. К моему огромному удивлению, у меня для этого оказались вполне подходящие способности, поэтому по карьерной лестнице я поднялся невероятно быстро. Подкрепила мой долг ранняя смерть родителей. Однажды они возвращались из Лондона, и старый подвесной мост, разделяющий две скалы, оборвался. Я долго не мог поверить в случившееся. Один миг. Всего один миг. Жизнь оборвалась из-за гнилой деревяшки. Непостижимо. После этого, разумеется, я не мог думать ни о каких фантазиях.
Продолжать карьеру я уехал в Лондон. Стал постепенно увлекаться своим делом. Я даже вошел во вкус, и некоторое время это доставляло мне удовольствие. Мои мечты остались в детстве, а я превратился в серьёзного, солидного джентльмена, достойного своего титула и, конечно же, своих родителей.
Теперь, в 25 лет я член Верхней Палаты Лордов, почётный гость множества званых вечеров, знатный дворянин, один из богатейших людей Лондона и завидный жених – сэр Гордон Уильям Рэнджер… и я смертельно устал.
***
Мои дни были всегда приторно-одинаковыми.
Утром я вставал и, с бегающими за мной слугами, собирался по делам. Их забота страшно надоедала мне, они вечно старались угодить и до смерти боялись сделать что-то не так, поэтому я держал в доме как можно меньше слуг. Только ради приличия – дворецкий, горничная и повариха. Я подумывал, что мне следовало и вовсе обходиться без них, и я прекрасно справился бы, но это было едва ли в пределах понимания моего благородного окружения. Поэтому я старался хотя бы по максимуму уменьшить классовую пропасть между нами и обходиться с моими подчиненными по-дружески. Они же воспринимали это за неслыханную благодетель и выслуживались передо мной больше прежнего. В конце концов, попытки сблизиться утомили меня самого, и всё вернулось на круги своя.
Обычно я уходил на службу на целый день, иногда вечер мог остаться свободным. Но домой я никогда не возвращался раньше полуночи. После заседаний Палаты мне частенько приходилось ради того же пресловутого приличия соглашаться пойти в гости к кому-нибудь из господ, например, поиграть в преферанс, выпить чаю или обсудить последние новости на политической арене. Иными словами посплетничать, ведь в последнее время обстановка накалялась в связи с недовольством относительно действий короля Карла I. Меня это интересовало только по необходимости. Как-никак моя служба была напрямую связана с политикой, но не более того.
Меня одолевала скука. Давящая, липкая скука покрывала меня, словно плотная оболочка, и пробить её было крайне сложно. На собраниях я плохо слушал, думал о своём, дремал и только иногда, когда требовалась свежая идея, ко мне обращались отдельно. Я всегда что-нибудь придумывал. И в гостях, поддерживая светскую беседу, я порой с трудом сдерживал себя, чтобы не перевернуть ко всем чертям этот стол с газетами и антикварной утварью и не уйти, нарочито громко хлопнув дверью.
И только в редких свободных вечерах было моё спасение. Иногда, сославшись на плохое самочувствие или занятость, я отказывался от очередного приглашения в гости, седлал своего любимого коня Оливера и отправлялся далеко за границы Лондона в Виндзорский лес, который, кстати сказать, являлся излюбленным местом охоты королевской семьи. Только там, под сенью раскидистых деревьев, наслаждаясь уединением и тишиной, вслушиваясь в журчание ручья и шелест листьев на ветру, пение птиц и перекличку цикад, подставляя лицо и руки палящему солнцу или холодному дождю, вдыхая полной грудью чистый свежий воздух я чувствовал себя по-настоящему живым и свободным. Там не было ни классовых, ни социальных, ни каких-либо других отличий. Там все были равны. И я был наравне со всеми.
После таких вечеров я возвращался домой умиротворённым, и все удивлялись, глядя на меня. И не могли понять, куда девается мой угрюмый, апатичный вид. Конечно, некоторые знали, где я бываю, и почитали это глупость, баловство и пустую трату времени. Но, не побывавшему там хоть раз, не понять меня.
Однажды один из сослуживцев, заинтересовавшись моими странностями, напросился поехать со мной. Я долго не соглашался, отговаривал его, мне не хотелось терять ни одной драгоценной минуты, ведь эти вечера-отдушины были слишком редки. Но Альберт (так его звали) был так настойчив, что мне волей-неволей пришлось согласиться. Я не слишком любил Альберта. Он был на три года старше меня, невысок ростом, сухой, с чёрными, как смоль, волосами и маленькими черными глазами. Надо сказать, что не я один его недолюбливал - он был ужасным скрягой, хитрецом и интриганом. И, тем не менее, терпеть его приходилось, он был высокопоставленной фигурой в обществе.
Всю дорогу он пытался завязать разговор.
- Уильям, скажи, ну чем тебе так нравятся эти глупые поездки? Неужели ты не найдешь себе занятия поинтересней, чем торчать дни напролёт в дремучем лесу?
- Если эти поездки кажутся тебе глупыми, Альберт, так зачем ты набивался в попутчики?
- Именно для того, чтобы узнать. Может, я не понимаю чего.
Я молчал.
- Так ты не скажешь?
- Увидишь всё сам, - угрюмо отмахнулся я и ускорил шаг.
Наконец, мы приехали и спешились. Я по привычке оставил своего коня на лугу. Альберт удивлённо посмотрел на меня:
- Ты что же, даже не привяжешь его?
- Я никогда не привязываю Оливера. Он свободен и волен оставить меня в любую минуту.
- Он ведь наверняка стоит кучу денег… - Альберт окинул коня оценивающим взглядом. – Не боишься, что убежит?
- Вообще-то я подобрал его, умирающего, по дороге из Йоркшира несколько лет назад и выходил. Он не породистый, но мне плевать. И, судя по тому, что он эти годы служит мне верой и правдой и ни разу не порывался убежать, мне нечего бояться.
Альберт фыркнул.
- Тебе не под стать держать дворняг. Впрочем, странно, он выглядит, как чистокровный.
- Я просто хорошо ухаживаю за ним, - мрачно отозвался я.
Я любил лошадей и терпеть не мог, когда с ними обращались, как с мебелью.
- А я, с твоего позволения, всё-таки привяжу. Мой Райен стоит целое состояние, и разбрасываться им было бы крайне расточительно.
Он привязал коня, и мы направились к ручью. Приближался вечер, солнце медленно опускалось, но ещё не скрывалось за горизонтом, как будто желая посмотреть, кто это пришёл сюда так поздно. Погода была чудесная. Мы расположились на поляне, с которой открывался прекрасный вид на предстоящий закат. Я прислонился к стволу гигантского дуба и закрыл глаза. Но не прошло и десяти минут, как из забытья меня вывел голос Альберта:
- Ну что же, Уильям, значит, ты это хотел мне показать? – он даже не старался скрыть сарказма.
- Разве тебе этого мало? Ты посмотри вокруг!
- И что вокруг? Деревья, деревья, деревья, лужа, снова деревья. Вдобавок меня уже изрядно искусали комары и…
Я не дал ему договорить:
- Альберт, если ты не помолчишь, ты никогда не узнаешь того, что я хотел тебе показать.
- Ты говоришь загадками, Уильям. Объяснись.
- Т-с-с… - я приложил палец к губам и, кажется, Альберт даже насторожился. – Слушай, - прошептал я. – Тишину.
- Тишину? – переспросил мой спутник, от удивления подняв одну бровь. – Ты хочешь сказать, что мотаешься за тридевять земель за тем, чтобы послушать тишину?..
- Разве тебе кажется это удивительным? Где ещё в Лондоне ты найдешь такое место, где можно почувствовать себя свободнее? Где ты найдешь ещё такой покой? Где найдешь такую красоту, в конце концов?
Я кивнул в сторону ручья. Закат. Солнце медленно опускалось за горизонт, и свет его в эти моменты становился особенно тёплым, янтарным и переливчатым. Он будто желал спокойной ночи и дарил прощальный поцелуй всему живому. Всё, что встречал он на своём пути, искрилось, отбрасывая мягкие, игривые тени. Даже едва слышное пение птиц и стрекот насекомых принимали особенные, теплые оттенки. Лучи заходящего солнца проникали не только в каждый, даже самый затемнённый уголок леса, но и в каждый сокровенный уголок моей души. И мне не верилось, что с кем-то может быть по-иному.
- Я даже не знаю, как назвать тебя, Уильям, - протянул Альберт.
Я непонимающе уставился на него.
- Я думал, ты просто романтик, - продолжал он, - Но это и на романтизм не тянет. Ты идиот. Надеюсь, что это связано с твоим юным возрастом, и ты образумишься. Если же нет, мне жаль тебя.
- Как бы тебе не пришлось жалеть о своих словах, - сердито сказал я, - Я ведь могу счесть это оскорблением.
- Ну-ну, Уильям, не горячись, - примирительно засмеялся Альберт. – Я не хотел тебя обидеть.
Мной овладело непреодолимое желание стереть эту ехидную улыбку с его лица, но я сдержался.
- Ладно, Альберт. Будем считать, что ты пошутил.
- Вот и отлично. Нам, пожалуй, пора, - он встал. – Ты со мной?
- Да, идём.
Я встал и, в последний раз бросив взгляд на угасающий закат, отправился следом за Альбертом.
Когда мы выбрались из леса и уже хотели было вскочить на своих коней, я вдруг услышал едва уловимую музыку. Пела девушка.
- Уильям, ты это слышишь? – шепнул Альберт.
Я кивнул.
- Откуда это?
Я пожал плечами. Мне хотелось расслышать песню. Язык был красив и незнаком мне. Ну а голос был просто волшебным. Альберт подошёл ближе.
- Интересно, что девушка делает в такое время в лесу? – задумчиво произнёс он.
- Не знаю, - протянул я, завороженно вслушиваясь в мелодию. – Может, она заблудилась?
- Хэй! Леди, где вы? Вам нужна помощь? – вдруг пронзительно закричал Альберт, и песня мгновенно смолкла.
Мы прислушивались несколько минут.
- Ну вот, ты спугнул её, - обречённо сказал я.
- Да уж, интересное явление, - Альберт почесал затылок. – Ладно, поехали, не пойдешь же ты искать среди ночи да ещё сам не знаешь кого!
- Пожалуй, ты прав, – нехотя согласился я.
Мы вскочили на коней и направились обратно в Лондон.
***
На следующий день мне нужно было отправиться на заседание Палаты. Предстояло обсудить какой-то важный вопрос, касающийся поправок в новом законопроекте. Но я заранее знал, что большой пользы там не принесу, ведь я всё время думал о том, что произошло вчера в лесу. Я просто никак не мог понять, откуда в такое время там было взяться девушке (а это определённо была девушка), и она вряд ли заблудилась, иначе она бы не пела, а звала на помощь. И что это за язык был в песне? Я никогда не слышал ничего подобного... Одним словом, эта мысль полностью завладела моим сознанием.
Минуты на собрании, казалось, тянулись часами. Меня несколько раз одергивали, а я даже не мог вразумительно ответить и, попросив прощения, сослался на плохое самочувствие. Наконец, эта пытка была окончена, и я был свободен. Я поспешил скорее убраться оттуда, но уже на выходе меня окликнули:
- Уильям! Уильям, постой!
Я обернулся. Быстрым шагом ко мне приближался Альберт и его закадычный друг Джордж Бернс – Лорд Маршал. Я чуть не застонал.
- Послушай-ка, мы сегодня собираемся у Эдварда. Есть новые мысли по поводу дела короля, тебе должно быть интересно. Сейчас мы дождёмся его, он разговаривает с канцлером. Ты с нами?
- Прошу прощения, Альберт, но я вряд ли к вам сегодня присоединюсь.
- Отчего же? – удивился Джордж. – Мне казалось, тебя интересовало это дело.
«Ты даже не представляешь, насколько тебе казалось…» - подумал я.
- Мистер Бернс, сэр, я неважно себя чувствую. Ещё раз прошу простить меня. Всего доброго.
Я слегка склонил голову в почтительном поклоне, как подобает истинному джентльмену, затем развернулся и быстрым шагом направился к выходу из злосчастного Вестминстерского дворца. Сейчас я страстно желал только одного: чтобы мне на пути сегодня больше не попадался никто из моего окружения. Я решил сегодня снова отправиться в лес, и был полон решимости разузнать, что же вчера произошло. Не в силах ждать больше ни минуты, я почти бежал. А по причине моей невероятной рассеянности сегодня, я чуть не сбил служанку, спешившую куда-то с корзиной белья.
- Простите, ради Бога, мисс! – воскликнул я, помогая ей собрать рассыпавшиеся вещи.
- Ох, сэр, всё в порядке, простите меня, я такая неуклюжая. Не нужно мне помогать, сэр, я справлюсь, спасибо, сэр… - залепетала она.
«Дьявол», - подумал я. – «Снова эта услужливость».
Я встал и, угрюмый, направился дальше, отметив, что впредь мне стоит быть более осмотрительным.
Через четверть часа я уже стоял на пороге своего дома. Дворецкий открыл мне, он был крайне удивлен моим внезапным появлением.
- Добрый день, сэр! Простите мою невежливость, но вы разве… хм… не должны быть сейчас на заседании?
- Добрый, Винсент. Заседание уже окончено. А сейчас мне нужно по делам. Будь добр, подготовь Оливера. Я спешу.
- Слушаюсь, сэр, - он направился в конюшню, а я наверх, чтобы переодеться.
Через несколько минут я спустился вниз.
- Всё готово, сэр! – отрапортовал Винсент.
- Благодарю. Вернусь поздно, как обычно, - бросил я.
Я оседлал Оливера и помчался в сторону леса.
По дороге я всё думал о вчерашнем удивительном явлении. В голову лезла сплошная нелепица. Большинство предположений я отметал, но одно засело прочно. Ещё в детстве я слышал много легенд о сказочных обитателях леса – эльфах. Но ведь это были всего-навсего легенды. Мало ли что можно рассказать! Когда мне было десять, я мог в это поверить, но в двадцать пять это было совершенно нереально. А я отвык от всего нереального.
Я довольно быстро добрался до леса и, когда спешился, увидел, что совсем загнал Оливера. Я и не предполагал, что мчался с такой скоростью, что даже мой, казалось, неутомимый конь был весь в мыле. Отпустив его, я несколько минут не двигался с места, не зная, что делать. Кого или что мне искать? Как? А самое главное – зачем? Ответов на эти вопросы я не знал. Я даже подумывал уже бросить эту нелепую затею и вернуться домой, но потом решил ненадолго остаться в лесу. Я давно не бывал здесь так рано, ведь обычно мне удавалось выбраться только вечером. Смысла бродить по лесу в поисках не было, ведь лес огромен, я просто-напросто заблудился бы, но, прежде чем встретить закат под своим излюбленным дубом, я всё же решил немного погулять.
Я пересек поляну, где, тяжело дыша, бродил мой верный Оливер и направился в глубину леса по узкой тропинке, усеянной еловыми шишками и душистыми ветками. Несколько часов я провёл, забывая о том, что окружает меня там, за границей моей отрады и о том, кто я есть, и я был счастлив. Надо заметить, что о странной девушке я тоже уже не думал, всё больше уверяя себя, что это был просто мираж, обман слуха. Всякое может случиться.
Вскоре начало темнеть, и я решил, что пора возвращаться. Я собирался уже пойти обратно, но вдруг услышал…
«Не может быть!» - мелькнула мысль – «Мне снова это кажется?».
Я, не помня себя, рванулся в сторону голоса, выводящего всё ту же прекрасную песню на незнакомом языке. Я бежал, не осознавая того, что никогда не был в этих местах и что просто так мне теперь отсюда не выбраться. Песня становилась всё отчётливей, и теперь уже я был уверен, что мне это не кажется. Через некоторое время, когда звук я слышал уже совсем рядом, я остановился. Не стоит, пожалуй, вот так врываться в жизнь человека, когда и со своей-то не справляешься. Я остановился около большого дерева и осторожно выглянул. Моему взору предстала небольшая поляна, пестреющая луговыми цветами, на траве я увидел девушку, которая плела венок. Пела без сомнения она. Она не видела меня, и поэтому не прервала своего занятия, а я тем временем постарался получше разглядеть её.
Недоумению моему не было предела. Зная нравы современных девушек, я ни за что бы не подумал, что они способны вот так просто, поздним вечером беззаботно плести венки и напевать песни посреди леса. Девушка была одета в незамысловатое, но изящное платье в пол синего цвета, а поверх него длинная накидка из сукна, голова её была частично скрыта капюшоном, а из-под него волнами ложились на плечи её длинные золотые волосы, переливающиеся под лучами заходящего солнца. Она пела и слова, как звон колокольчиков лились из её уст, вокруг неё вились птицы, которые, казалось, подпевали ей. Пару раз одна из птиц садилась ей на плечо, девушка, улыбаясь, гладила её, и та снова взлетала с радостным щебетанием.
Я совсем забыл, что мне нужно было прятаться и случайно наступил на сухие ветки, нападавшие с дерева. Они громко хрустнули, и девушка вскинула голову. Теперь я увидел её королевского синего цвета глаза, которые с испугом смотрели на меня. Она поспешно встала, бросив венок, и хотела уйти, но я, сообразив, наконец, что теперь прятаться смысла нет, осторожно подошёл ближе и сказал, желая развеять её опасения:
- Постой, не уходи. Не бойся, я не желаю тебе зла, - я осторожно поднял с земли венок и протянул ей, - Кажется, это твоё.
Я улыбнулся и попытался сделать ещё шаг навстречу к ней, но она отпрянула.
- Хорошо, - сдался я, - Я положу на место.
Я положил венок обратно на траву и сделал пару шагов назад. Она, кажется, поняла, что я безопасен и немного расслабилась. Она, всё ещё глядя на меня с опаской, подняла венок и отступила назад.
- Как тебя зовут? – спросил я, - Как ты оказалась здесь в такое время?
Но она молчала. Она только смотрела на меня, на этот раз удивленно, казалось бы, даже рассматривала и молчала.
- Ты говоришь по-английски? – с надеждой осведомился я.
- Nae saian luume’…* - прошептала девушка, подходя ближе – Lle аenvinyatië…
- Прости, я… я не понимаю тебя, - сказал я, глядя на неё неотрывно, будто бы в страхе потерять контакт, - Так ты не говоришь по-английски?..
_________________________
*Как много времени прошло… Ты вернулся…
**Ты не помнишь?..
_________________________
- Lle au’ irinië?..**
Я только растерянно мотал головой в ответ.
- Ты не помнишь? – спросила она на ломаном английском с престранным акцентом. Он был похож на смесь французского с
идиш и чем-то ещё мне неизвестным.
- Прости, но что я должен помнить? – недоумевал я.
- Сэатер, - сказала она, - Спустя столько времени ты вернулся к нам.
- Я не… это не моё имя. О чём ты говоришь?
Она вздохнула, и, казалось, блеск её глаз померк.
- Мал…Малкольм Рэнджер… - с трудом выговорила она.
«Боже… откуда же она знает? Нет, этого просто не может быть!» - подумал я.
- Малкольм Рэнджер – мой далёкий предок. А я Уильям. Гордон Уильям Рэнджер. Но… почему ты так странно назвала его и… откуда ты вообще можешь его знать, ведь тебе не больше двадцати?..
- Мне четыреста восемьдесят семь лет, - сказала она безучастно.
«Она, верно, душевнобольная», - я не верил своим ушам.
Видя мой недоверчивый взгляд, она сняла капюшон. Из-под её волос виднелись нечеловеческого размера длинные заостренные уши.
«Какого чёрта… эльфы?!», - у меня ёкнуло сердце, - «Может быть, это я свихнулся?..»
Внезапно она повернулась и направилась прочь, в глубь леса. Немного помешкав, я бросился за ней.
- Подожди! – крикнул я – Постой!
Она остановилась и обернулась.
- Я, конечно, не тот, кто тебе нужен и всё же… Не уходи. Как тебя зовут?
- Меня зовут Белегестэль из племени Йенайла. Зачем ты пришёл в Атель Лорен?
- Куда?.. Ах, да… я люблю эти места и часто сюда прихожу, я…
- Я знаю. Я давно наблюдаю тебя здесь.
- Ты следила за мной? – удивился я.
- Я думала ты есть Сэатер.
- Что ж… мне жаль, что я не Ма… не Сэатер. Но скажи, откуда ты знаешь его?
- Он был хранителем в Йенайла. Мы не воюем, но бережём Атель Лорен. Он был одним из нас, - с печалью в голосе сказала она.
- Но он ведь не был эльфом, - возразил я, - Совершенно точно – не был.
- Мы почти забыли об этом. Поэтому теперь безуспешно ждём его. Он ушёл к истокам, не вернется теперь. Хоть мы и не хотим это верить…- протянула она.
***
Оттого, что мир – твоя колыбель и могила – мир.
Марина Цветаева
Мы сидели на берегу лесной реки, и я всё пытался разговорить её. Расспрашивал о её жизни. Говорила она мало, но то, что говорила, прельщало меня всё больше. Сердце билось в бешеном ритме, ведь её слова воплощали то, что годами лелеял я в своих тайных мечтаниях. Она рассказала, что их племя призвано поддерживать баланс и гармонию в Атель Лорене. Рассказала про моего предка, который жил среди них и был лучшим лучником и хранителем.
- Мне всегда говорили, что эльфы не в ладах с людьми. Разве это не так?
- Мы не судим только за рождение. Уважение и доверие нужно заслужить.
Это было в полную противоположность нашему обществу. Ведь у нас любой мерзавец знатного рода пользовался всеобщим уважением. А простые люди, какими бы ни были они замечательными, напротив, могли рассчитывать лишь на снисхождение со стороны знатных господ.
Она рассказывала мне о том, в какой гармонии живут они с природой, о том, в какой гармонии живут между собой. О том, что каждый цветок и шишка имеет душу. И с каждой душой они взаимосвязаны. Она рассказывала, что нет у них превосходства и нет классовых различий. Слушают лишь тех, кто мудрей и опытней других (а не тех, кто богаче, как это заведено у людей). А ещё она сказала, что они бессмертны. Их сложно убить, но, если это всё же происходит, душа возрождается через некоторое время в другом обличие. Она была уверена, что во мне живёт душа Сэатера. Только вот я не был в этом уверен.
А потом она попросила рассказать о моём мире.
- Белегестэль… я не знаю, что рассказать тебе, чтобы ты не разочаровалась. У нас нет ничего из того, о чём говорила мне ты. У нас нет равенства и нет справедливости. У нас войны и болезни, и нищета, и ложь, и предательство, и одиночество… Да что там, нашего короля хотят казнить за то, что он хотел закончить войну, и ему не могут простить несколько слабостей в сражениях, несмотря на то, что он всегда радел за свой народ…
- О, Уильям, - Белегестэль перебила его и покачала головой, - Дело не в том, что всё так плохо. Просто ты не на своём месте.
- Почему ты так решила?
- Я вижу, как ты относишься ко всему, что я рассказала.
- И что же?
- Но ты не здесь. И значит, не на своём месте.
- Ах, если бы всё было так просто… - печально сказал я. И я рассказал ей обо всём. О родителях, о долге и ненавистной службе, о детских мечтах и взрослых страхах. О, я обо всё рассказал ей, как на исповеди. Она слушала внимательно. Не перебивала, не отвлекалась.
Когда я закончил, она сказала мне:
- Уильям, ты ничего не понял. Родители твои хотели, чтобы ты был счастлив, а ты вместо этого решил повторить их судьбу. Мне всегда говорили то, что я тебе скажу теперь, и я поняла, что это правда. Запомни, Уильям, долг твой – слушать твоё сердце. Ты больше пользы принесёшь, если своё займешь место.
Я много думал об этом раньше, и всегда мои мысли разбивались об острые камни безысходности, моральных принципов, непонимания других… А теперь мне всё показалось таким простым, таким близким и доступным. Я закрыл глаза и глубоко вдохнул.
- Cormamin lindua ele lle,* - сказал я и в недоумении открыл глаза.
Она улыбнулась.
- Sila lle tenna, - ответила она – Mae govannen bar, nye ner, Seather. Elen sila lumenn omentilmo. Аa’ menealle nauva calen ar’ malta. Aa’ i’sul nora lanne’lle. Namaarie!**
- Namaarie…
Солнце уже зашло. Белегестэль встала и направилась в чернеющую чащу леса. Она быстро скрылась за деревьями.
- Diola lle. Tenna’ ento lye omenta,*** - шепнул я ей вслед.
И был уверен, что она услышала меня.
_________________________
*Моё сердце поёт, глядя на тебя.
**Теперь ты вспомнил. Добро пожаловать домой, муж мой, Сэатер. Звезда осветила час нашей встречи. Пусть твой путь будет покрыт золотом и листвой. Прощай!
***Благодарю тебя. До следующей встречи.
_________________________
Перевод с квенья:
Сияющие ночи
Почти каждый день я сюда прихожу.
И ты каждый день здесь стоишь и молчишь.
Ты, должно быть, прекрасен, как прекрасна музыка,
Ты, должно быть, прекрасен – светлее, чем день.
Дарю тебе своё время.
Сияющие ночи - свет во мраке,
Все цвета для меня сливаются в чёрный,
И все же я чувствую тебя.
Почти каждый день я не говорила ни слова.
И всё же каждый раз я чувствую твой взгляд.
Я могу быть прекрасна, как прекрасны слова,
Я могу быть прекрасна – так прекрасна, как ты захочешь.
Если ты коснёшься меня.
Сияющие ночи...
Когда день теряет силу - ты будешь медленно уходить,
Но однажды ты остановишься и просто повернешься.
Ты прекрасен, и это так просто,
Быть прекрасной, как твой аромат.
Теперь я вижу свет.
Сияющие ночи...
Миниатюры.За неделю до начала весны
За неделю до начала весны
Снегопад шёл шестой день подряд.
На улицах города мерно росли рыхлые сугробы. Многие из них уже достигали высоты первого этажа. Под плотным снежным покрывалом покоились мостовые, крыши домов и машин, ветви деревьев, а также головы и сердца людей.
Шла последняя неделя февраля.
Красота вокруг стояла невообразимая, сказочная. Порой из-за навеса плотных облаков выглядывало солнце, и безупречной белизны снег начинал отливать всеми цветами, словно россыпь драгоценных камней. Он сверкал, искрил, слепил глаза… но уже не радовал никого. Казалось, солнце и то устало играть с ним. Снег действовал на него наркотическим дурманом. Он притягивал его красотой, но отталкивал природой. Лучи становились ледяными, глянцевыми, прозрачными, как тончайшее стекло. Поэтому солнце старалось прятаться в своих пуховых перинах, как можно чаще.
Первое время высоченные сугробы и суровый мороз радовали практически всех.
- Наконец-то, настоящая зима! – восхищались люди.
Они и вправду были рады ей. После долгих лет зимы теплой и слякотной из-за испорченного людьми климата, она казалось манной небесной.
Впрочем, были те, кто зиму и не замечал. Но те вообще времена года различали по необходимости сменить резину на автомобильных шинах. Их в расчет мы даже не берем.
Дети валялись в снегу, рисовали на нем следы неведомых животных, отламывали отовсюду сосульки, пробуя их на вкус и весело, заразительно смеялись. Мамы, папы, бабушки и дедушки только и успевали вытряхивать подтаявших снег из непоседливых чад, да одергивать их от очередных нелепых задумок.
Редкие экземпляры романтической молодежи медленно, с упоение прогуливались по улицам, собирая на язык или на ладошку, мгновенно таящие снежинки. Ну а некоторые из них, кто поизощрённее, просто строчили стихи в домашнем уюте.
Даже взрослые, хоть на несколько минут, но становились детьми. И, получая, снежную оплеуху не накидывались на обидчика с воплями отсудить у них все до последней копейки за причинение телесных повреждений средней тяжести и морального ущерба, а с ребяческим энтузиазмом принимались лепить собственный снаряд.
Чудесное начало.
Но через пару дней все стало надоедать.
Метель не радовала больше. Становилось трудно дышать и идти, она слепила глаза, забиралась за шиворот. И люди простужались. И потрескались губы. И все внезапно стали замерзать. Притом, не только физически, но и внутренне.
Они перестали замечать красоту вокруг, перестали замечать друг друга. Молодёжь, наевшись снега вдоволь, снова уткнулась в свои учебники. Или в экраны. Отвернувшись друг от друга, забившись в свой собственный мир. Вернее те, у кого он был. А его приходилось искать всем, потому что желания проводить время с кем-то отпадало начисто, как только они вспоминали, что для этого нужно выходить на улицу. В метель.
Родители перестали выводить из дома детей, не желая, чтобы те заболели. И дети кисли дома, глядя из запотевших окон на стену непрекращающегося снега.
У некоторых развивался ринит, у некоторых тонзиллит…у всех же бурно прогрессировала меланхолия.
Казалось, Снежная Королева никого не обошла своим вниманием и каждому всадила в сердце по ледяному осколку. Впрочем, кто-то не оставлял ещё попыток ей противостоять. Те, в ком жила ещё маленькая, храбрая Герда.
Прочие же впадали в депрессию или апатию, безразлично собирая из ледяных кристальных кубиков с буквами «з», «и», «м» и «а» слово «счастье».
Они боялись потерять себя в этой однотонной безупречности, растерять все свои чувства и характеры. И это было бы неудивительно. Ведь когда речь идет о такой идеальности, начинаешь чувствовать себя уязвленным, недостойным. И невольно стараешься исправляться.
О, да! Зима многих под свою копирку подделает. Весна потом поправит. Но все ли дотянут до весны?..
Нет, не физически, Бог с вами! Но сможет ли весна вдохнуть жизнь в тех, кто уже потерял себя в шаблонной безупречности?.. Задачка.
С каждым новым днем отчаянье охватывало людей. Впрочем, нет. Отчаянье слишком горячее чувство для этого ледяного царства. Скорее это была тоска. Вялая, молчаливая и неподъёмная.
Однотонно, бесцветно. Безжизненно, безжизненно…
Люди держались из последних сил, из последних сил молили о весне. Хоть бы маленькую капельку тепла, одну чахлую распустившуюся почку, один крошечный кусочек земли, чернеющий в расступившемся снежном кольце. Капельку надежды.
Снегопад шёл шестой день подряд.
Люди ждали весны, как второго пришествия.
В эту ночь
В эту ночь
В эту ночь, когда на истерзанную ледяными оковами землю, кружа в своем прощальном вальсе, опустилась последняя снежинка, в небе стала формироваться едва различимое дымчатое облако. На его фоне, испещренном бриллиантами звезд, оно сперва было почти незаметно, ибо само сверкало не хуже. Несколько минут после полуночи.
Отделяясь от ночного черного неба, облако медленно и плавно стало спускаться к земле, принимая при этом все более четкие очертания и раскраску. Оно было таким легким и прозрачным, что, казалось, малейшее дуновение ветра, такого колючего и недружелюбного, разорвет в клочья его тонкую оболочку. Но несмотря ни на что, оно мерно приближалось к земле. Оно вытягивалось в длину и сужалось в ширину, притом было оно уже не бесцветно-прозрачным, а отливало нежно-розовым, цвета лепестков зацветающей вешней сакуры. Сияние его казалось восхитительно естественным и хрустальным. Очертания были довольно четкими, но ещё не различимыми.
Едва коснувшись земли, таинственное облако завершило свою последнюю метаморфозу.
И как только, образовавшийся вокруг него туман, немного рассеялся, навстречу резвящемуся холодному ветру шагнула девушка. Она была так юна, что казалась ещё совсем ребенком, её светлые легкие волосы рассыпались по плечам, едва прикрытым белым льняным платьем без рукавов. Оно было совсем простеньким и таким тонким, что казалось сшитым из газа.
Хоть зима и доживала свои последние часы, но температура воздуха оставляла желать лучшего. А на девушке не было даже обуви. Но ей, как оказалось, это ни капельки не мешало. Она грациозно потянулась и тряхнула головой, подставляя лицо сухому зимнему ветру. Кожа её была почти такой же прозрачной, как растворившееся секунду назад, облако. Её тонкие запястья украшали браслеты светло-зеленых молодых листьев, на шее висел кулон в виде большой кристальной капли, а на голове красовался тонкий венок из таких же листьев, что и в браслетах и, вплетенными в него, нежно-розовыми цветами.
Она будто бы совсем не чувствовала холода, но выглядела немного уставшей и сонной. С любопытством осмотревшись по сторонам, девушка сделала несколько неуверенных шагов. Походка её была столь легкой и грациозной, что она, казалось, парила над землей.
Редкие прохожие на улице останавливались и смотрели на неё ошеломленным, непонимающим взглядом. Кто-то покрутил пальцем у виска – ещё бы! в минус 15 в одном платье да босиком! - кто-то махнул рукой, бросив презрительное:
- Пьяная небось!
Кто-то попытался предложить помощь… но подходить к ней, в основном, все почему-то боялись. «Мало ли» - настороженно думали они – «Сумасшедшая»… Делая вид, что не замечают странной девушки, они проходили мимо, пряча взгляд.
А девушка, не замечая никого, продолжала свой путь. На том месте, куда она наступала, снег мгновенно и бесследно таял, как будто температура её тела была не меньше 40 градусов по Цельсию. Постепенно её шаг стал уверенней, а сама она лучезарно заулыбалась, со всей естественностью и живостью, которая могла присутствовать в человеке. Она касалась ветки дерева - и на той распускались почки, она касалась огромных сугробов, возвышающихся над крышами машин – и они таяли, она улыбалась - и воздух становился свежим и чистым, как после дождя. Она шла, оставляя за собой едва уловимый цветочный аромат и её глаза – невероятного светло-зеленого цвета – сияли. Воздух пропитался тонким звуком её хрустального, как звон серебряных колокольчиков, заливистого смеха, в нем витала атмосфера чего-то странного, неуловимого и полузабытого. Счастья?..
Люди неотрывно смотрели на неё, одновременно с чувством нескрываемого страха и неугасаемого любопытства. Кто же эта незнакомка, в один миг разрушившая царство холода и безразличия, строившееся так долго и упорно? Этот вопрос терзал сейчас сознание всех без исключения, собравшихся поглазеть на это дивное создание.
А она упорно продолжала никого не замечать. Люди расступались перед ней, а следом раздавался шепот.
- Кто она? Откуда взялась? Сумасшедшая? – слышалось отовсюду.
Нарастало напряжение. Пропорционально ему нарастало и любопытство. Каких только вариантов было не услышать в эти минуты, каких только догадок, доходящих порой до абсурда…
Кто она?!
Неизвестно откуда взявшаяся в полночь на улице девочка лет пяти, внимательно наблюдала за странной незнакомкой, крепко держа мамину руку. Она единственная из всех собравшихся вокруг улыбалась и счастливо хлопала глазами, наслаждаясь каждым мгновением. Проходя мимо неё, девушка игриво подмигнула малышке и потрепала её по голове. Мама боязливо схватила девочку и оттащила в сторону.
Незнакомка рассмеялась, а девочка с сияющим видом, подняла на маму свои большие голубые, как небо глаза.
- Мама – позвала она, дергая её за подол плаща.
Женщина непонимающе уставилась на дочку.
- Мама – повторила та – Это весна.
@темы:
записки на манжетах